Неопределенность и популизм, являются новыми нормами западной политики

12 Июня 2017

1687 просмотров

Тереза Мэй, премьер-министр Великобритании, присоединилась к длинной цепочке политиков, которые играют в азартные игры после поражения, поняв, что популистская волна настигла западную политику.

Выборы в четверг подтвердили, что теория популизма оказалась непредсказуемой, как и многие предсказания результатов выборов. Что объясняет это явление?

В конце концов, индивидуальные характеристики популизма известны всем. Избиратели выступают против партийных организаций, сдерживают демографические коалиции и более мотивированы тем, против чего они выступают, чем тем, что они поддерживают.

Проблема в том, что даже ведущие ученые не могут обосновать эти факторы, так как они до сих пор плохо изучены.

Изменения просто слишком сложны и слишком новы.

Всем известно, что популизм коренным образом изменил правила западной политики. Но никто не знает, что собой представляют новые правила.

В результате политики и наблюдатели идут на выборы, зная это или нет, просто наугад. Разногласия и неожиданности стали новой нормой.

Данное явление наиболее ярко выражено в Британии, где население поддерживает «Брексит» в соотношении 50-50. В этой связи даже небольшие просчеты могут привести к глобальным последствиям. Но это явление распространяется и на другие западные демократии.

Политики не могут, а избиратели не ждут, когда ученые поймут произошедшие изменения.

Год неудачных азартных игр

Миссис Мэй придерживалась новейшей популистской концепции популизма, якобы движимой избирателями и как показала практика, данная концепция едва изучена.

Предыдущий год выборов, казалось бы, обещал, что отстаивание Брексита и заявление об ограничении терроризма путем сокращения законов о правах человека приведет ее Консервативную партию к победе.

Избиратели не просто способствовали её поражению, но переместили уклон в левоцентристскую лейбористскую партию, которую возглавляет левый популист, Джереми Корбин.

Она едва ли является первым политиком следовавшим за ложным убеждением понимания популизма. Дэвид Кэмерон, ее предшественник, провел референдум в июне прошлого года о выходе из Европейского союза, полагая, что нативистские настроения слишком маргинальны, чтобы преобладать порог победы.

В Соединенных Штатах лидеры Республиканской партии, а по некоторым данным даже кампания Дональда Дж. Трампа, все недооценили рост анти-истеблишмента, который подтолкнул его к президентству на выборах 2016 года.

В Нидерландах в этом году премьер-министр Марк Рутте, лидер Народной партии за свободу и демократию, попытался сдержать популизм, кооптируя некоторые суровые суждения в отношении иммигрантов, потеряв одну пятую мест в парламенте.

Некоторые неожиданности укрепили учреждения, подчеркнув, что единственная уверенность - это неопределенность.

На голландских выборах крайне правый лидер Герт Вилдерс значительно отставал, подтверждая факт, что даже популисты едва ли могут контролировать популизм.

Во Франции после того, как кандидат Марин Ле Пен получила больше голосов в президентской гонке, чем ее партия, когда-либо прежде в истории, многие ожидали, что ее партия выиграет на предстоящих выборах в законодательные органы. Но опросы предвещают катастрофическое поражение.

Вместо этого, французские избиратели, в ожидании неизвестных моделей политики в эпоху популизма, по-видимому, стекаются в партию Эммануэля Макрона, которая одновременно является про-и анти-истеблишментской: недавно основанная, но охватывающая центристскую, глобалистскую политику.

В Германии наибольший сдвиг в поддержке избирателей, хотя и недлительный, был от правящей правой стороны, возглавляемой канцлером Ангелой Меркель, к левоцентристской.

Почти в каждом случае ожидания и реальность разнились.

Это выходит за рамки выборов. Лидеры теперь должны управлять обществом, опираясь на силы, которые едва ли поняты.